Выставка живописи Андрея Пахомова "Против гравитации"

30 ноября в Новом музее открывается выставка живописи Андрея Пахомова "Против гравитации".

На первой значительной посмертной выставке одного из классиков русского позднемодернистского искусства Андрея Пахомова (1947–2015) показаны избранные работы из серии «Торсы» – работы, созданные в последние годы жизни, когда художник погрузился в эксперименты с живописью.
Сын Алексея Федоровича Пахомова, одного из основателей ленинградской графической школы, на книжных иллюстрациях которого выросло несколько советских поколений, он был также известен как график. Андрей Пахомов, переосмысляя эстетические основания творчества, в своих изящных рисунках размышлял о первоэлементах графики – линии и объеме – и последовательно пришел к собственному мощному пластическому языку, ясно зримому и в живописных холстах.
Его художественные исследования оказали влияние на многочисленных учеников из Академии художеств, где Андрей Пахомов руководил персональной мастерской книжной графики более тридцати лет. Виталий Пушницкий, Леонид Цхэ – вот лишь немногие яркие петербургские художники, прошедшие школу Пахомова.
Большая и цельная выставка живописи, ярко претендующей на актуальное место в искусстве, – чрезвычайно смелый шаг для любого художника, который всю жизнь находится в плену традиции и школы. К сожалению, Андрей Пахомов смог сделать этот желанный и смелый шаг лишь после смерти.

Тема, с которой последовательно работает Пахомов, – голова-портрет, обнаженное тело, обнаженное мужское тело, с эпохи Античности остается одной из ключевых в западноевропейском искусстве. Сама академическая система зиждется на умении изобразить обнаженное тело: рисовать учат на постановках с натурщиком.
«Торсы» – это преодоление академизма, с которым художник был связан почти всю жизнь, не будучи, конечно, его характерным представителем. Андрей Пахомов был модернистом, высоко ценившим ремесло и умение, но не неоакадемистом, игнорировавшим искусство ХХ века. Он был знатоком Востока, увлекался японским и китайским искусством и коллекционировал китайскую архаику эпохи неолита. Простота и угловатость форм сближает его рисунки и архаическую пластику, в том числе доэллинистическое искусство, которое он тоже очень любил. Архаика узнается в контурах торсов – фрагментах мужских тел, запечатленных на холстах, выставляющихся впервые.
Эти броские, большого формата картины на первый взгляд кажутся слишком эффектными. Однако, внимательно рассматривая эти экспрессионистские объемы, вычерченные мастихином, написанные тряпкой и тонкой кистью, видишь в их грубой и точной сделанности безукоризненно выстроенное размышление о живописном образе. Он не идеален и не несет в себе гармонии, как подобает, по учебникам, античному искусству. Эти торсы оживляют архаические формы в их изящной, неповторимой неправильности, которую способны создать либо время и случай, либо большой мастер. 

Николай Кононов, писатель, художественный критик
Андрей Пахомов изображает торсы, представляя череду анонимных обнаженных людей в ошеломительном борении с неодолимыми силами гравитации, инерции, сосредоточения, опустошения, сна, молчания, истории и, наконец, самой смерти. Он, в сущности, как живописец, занятый вековечной трактовкой телесного, ничего нового не привносит в бесконечный анализ обнаженной человеческой натуры. Наоборот, он монтирует свое сегодняшнее созерцание в выразительный ряд, простирающийся в нашей культурной памяти, не имеющей края. 
В истории искусства всегда поражает то, как чутки художники к поступательному движению науки, будто имеют с ней медиумические связи. Открытие бессознательного, как и теории относительности, совпадает по времени с утверждением абсурдизма и супрематизма как новых способов познания в искусстве. Если рассматривать с этой точки зрения «сериал торсов» Андрея Пахомова, то следует тоже указать на одну фундаментальную параллель, и тогда покажется неудивительным, что зрелищу сумрачных человеческих тел кисти Андрея Пахомова соответствует открытие в новейшей астрономии и космогонии «темной материи».
Это форма материи, не испускающей электромагнитного излучения и не взаимодействующей с ним, потому прямое наблюдение ее невозможно, но мы теперь знаем о ее присутствии по гравитационным эффектам, создаваемым ею. И поэтому становится понятно, что телесное, боримое гравитацией и смертью, изображаемое художником, является лишь поводом для внелексического познания напряжения пластических границ и цветовых флуктуаций, не только взаимодействующих с нашим зрением, но и порождаемых им. Это новое уравнение без начальных и граничных условий, постоянно доказываемое художником, возвышает наше знание о нас самих и делает его, нерешаемое, неоспоримым. 

Александр Боровский, искусствовед, заведующий Отделом новейших течений Государственного Русского музея 
«Торсы» знаменуют, пожалуй, наименее формальный период в творчестве художника. Многие вещи выполнены в живописи. Пахомов чувствует себя совершенно уверенно в этой медии: работает в жидкой живописи на сближенных тональностях, эффектно обыгрывает просвечивания как средство мерцания и смягчения основного цвета. Опять же конвенциональные представления о живописности ему, похоже, не интересны: не колоризм как таковой его волнует, что-то другое. 
Его торсы странно, нетрадиционно, неэффектно с точки зрения композиционности обрезаны... В целом фрагментирование у Пахомова, как мне кажется, акцентирует момент естественности, непреднамеренности, алеаторности. Торсы не «рассказывают истории»: о своей жизни, эстетическом воплощении, жанровом предназначении и пр. Сартр писал, что плоть проявляется как чистая случайность присутствия. Так вот, бытие торсов – присутствие в нашем опыте. Тактильном – когда они телесно, перцептивно ощутимо касаются нас. Метафизическом – когда они проплывают мимо как образы инобытия. Пожалуй, это им самим, торсам, решать, как им присутствовать в нашей жизни – как телесное касание или как бесплотная тень…

Выставка продлится до 17 декабря.